Фотографирование — очень удобный способ отмечать какие-то моменты в жизни. Достал телефон, щелк, готово. Потом всякие облака и прокрастинация помогут вернуться к каким-то событиям, которые сами по себе бы не вспомнились. А так смотришь на фотографию, и — да-да, было вот что — восстанавливаешь до мелочей какие-то моменты. Особенно это интересно вот в чем. Положим, я фотографирую на основной фотоаппарат выверенные кадры, достойные публичного показа. Потом их обрабатываю, удаляю лишнее, еще раз удаляю, и получаю подборку, которую пускай еще пару раз пересмотрю. В то же время, фотки с телефона — спонтанные, иногда это какие-то чеки, иногда какой-то интересный момент. Или звук (можно ведь и видосик быстро записать), или еще что-то.

Например, на днях у нас были гости, и мы не сделали совместных фото. Но в телефоне есть снимки бутылок вина, которые мы обсуждали, и глядя на них, вспоминается переписка, а затем распитие, какие-то темы, общие впечатления. То есть, мозг способен восстановить в памяти именно цепочку взаимосвязанных событий. Есть, конечно, риск фейк-памяти (об этом пишут в книгах), когда мелкие неточности в воспоминаниях снежным комом превращаются в итоге в выдуманные истории. Особенно это сильно сочетается со снами, когда не можешь с уверенностью сказать, что произошло на самом деле, а что нет, хотя раньше мог бы поклясться, что было так.

К чему я это вспомнил. На каникулах закончил складирование фоток за 2019 год. Если раньше собирал только с фотоаппарата, то в последние годы стал системно добавлять и фотки с телефона. И это единственный способ восстановить в памяти какие-то события, которые иначе никак не задокументированы. В конце концов, все, что мы делаем, это набор впечатлений здесь и сейчас, предвкушений впечатлений в ближайшем будущем и огромный пласт воспоминаний в прошлом. Но фотографии без вот этих мысленных упражнений с восстановлением цепочки событий мало что кому расскажут. Так что дневник — очень важное наследство. Лестно верить, что потомкам будет интересно читать старые записи своего отца/деда/прадеда, который в свои тридцать сидел и что-то там строчил о жизни.